Саске чувствует всепоглощающую ненависть: она струится под кожей, оплетает вены и кровеносные сосуды, проникает в кровь, заставляя ощущать себя целиком и полностью равноправной частью организма. Она кажется черной, вскипающей субстанцией, лопающейся от напора собственной температуры, брызгающей и сжигающей всё, на что попадёт, воспламеняющейся и горящей серым пламенем. Саске ненавидит всё; ему кажется, будто мир этот – есть ложная проекция на традиционный уклад мироздания, затесавшаяся на перепутье между мирами. Происходящее кажется нереально-сюрреалистичной, лишенной идейного смысла, картиной, вырванной из привычного уклада дня черно-белого театра. Сложно чувствовать себя участником самого действия, но это, в общем-то, не важно, когда ты теряешься на фоне шаблонных декораций. Отныне и навеки ты – полноправный хозяин пустоты, и это самая правильная трактовка аукциона невиданной щедрости. Ты – элемент беззвучного хаоса, запертого в твоей голове. Всё это – весомая часть необратимости.

Стойкие потоки ветра помогают раскаленному углю гореть, поднимают его на одну ничтожную ступень собственной губительной эволюции. Истина лишь в том, что от огня пользы ровно столько же, сколько и бед от него. Декорации с оглушительным треском падают, накрывая зрителей и актеров пеленой дыма, гари и черного пламени. Из выживших лишь ты, ведь ты и есть – пламя.

Здесь более ничего нет, и никогда не будет. Обугленная кожа теряет способность к регенерации, а пепел никогда не станет чем-то живым. Уголь годен лишь для растопки печей. А тем временем…

Оглушительным треском будильник режет голову надвое, и Саске громко и неестественно для себя ругается, осыпая проклятиями собственную оплошность.

9:00. Суббота. Сегодняшний сон превзошёл все предыдущие.

Отдышаться невозможно, поэтому Учиха, чуть приподнимаясь на собственной кровати, наощупь касается горячими подушечками пальцев холодного оконного стекла. Контраст температур заметен настолько, что руку невольно приходится одернуть, скользя по гладкой прозрачной поверхности и создавая не самый приятный для восприятия по утрам звук. Оно никуда не делось. Не исчезло, не испарилось, не провалилось под землю. Эта паранормальная активность с каждым днём лишь укрепляла свои позиции, раз за разом подкидывая не самые приятные сюрпризы, из которых высокая температура тела по утрам была минимальной из бед. Как бы Саске ни старался свести эту цепочку закономерностей к статистическому совпадению, выходило это с каждым днём всё хуже и хуже, до тех пор, пока дважды не загорелось мусорное ведро на кухне по причине поражения сборной по футболу. Казалось бы, какая взаимосвязь? Нашел её Учиха лишь после того, как свалился на несколько дней с мигренью и слепотой на левый глаз. Уже на данной стадии зоркий глаз заприметил неладное, и поэтому за собственным телом и духом был введён жесткий контроль, который по истечению пары недель показал, что по утрам, всё же, лучше пить жаропонижающие и не дожидаться того момента, когда из-за ломоты в мышцах пропадет какое-либо желание жить.

Данное утро исключением из правил не стало. Саске тянется за градусником, уже стабильно лежащим на прикроватной тумбе, а затем вполне уже обыденным ритуалом измеряет температуру – 38,5 – и записывает число в тетрадь, для отчетности. Стабильность этого феномена поражает: даже малейшие отклонения от нормы в восприятии мозгом сна воспринимаются телом весьма агрессивно и безжалостно. Несмотря на неприятные побочные эффекты, из которых сейчас состояла большая часть жизни младшего Учихи, он все равно чувствовал себя особенным, словно причастным к чему-то нетривиальному. Эта уверенность шла откуда-то изнутри, не давая панике никакого шанса и щедро подпитывая интерес к изучению дальнейшего поведения собственного организма.

Вставать особых сил нет, но и лежать тоже, и поэтому Учиха нехотя поднимается с кровати, попутно приводя её и себя в достойный вид. Утренние ритуалы вроде душа и двойного эспрессо с молоком ему даются особенно трудно, посему Саске решает не затягивать ни с тем, ни с другим, скорее расправившись с рутиной и отправившись на поиски нужных лекарств. К счастью, жаропонижающих в остатке оказывается вдоволь, и поэтому Учиха относительно-расслаблено вздыхает, отметив, однако, что последнее время их количество быстро идет на спад. Не может же?..

Нет. Сумасшествие.

Из глубоко задумчивого состояния выводит громкий сигнал телефона, оповещающий о пришедшем СМС, да не просто от кого-то, а от Наруто – на него у Саске стояли свои, особенные рингтоны.

«Теме, когда откроешь дверь, ничему не удивляйся», – светится на экране, и Учиха невольно думает о том, как иронично-вовремя прозвенел его будильник: в противном случае, Узумаки бы попросту получил знатный нагоняй.

Саске, впрочем, ничему и не удивляется – когда дружишь с Наруто порядочное время, удивляться его выходкам с каждым разом становится всё сложнее. Он абсолютно уверен, что блондин уже где-то здесь, потому что подобные сообщения от него обычно носили донельзя прямолинейный характер, а поэтому делает глубокий вдох и за ним красноречивый выдох с последующим закатыванием глаз. Наруто этого, конечно, уже не увидит, но посыл, вероятно, в воздухе останется и рано или поздно дойдёт до него.

Звонок в дверь не заставляет себя ждать – Саске даже усмехается этой четкости и открывает её, так и застыв с дверной ручкой в руках. Первая реакция – ошиблась, с кем не бывает. Вторая – ну точь в точь как Наруто, только девушка. После этой мысли Учиха резко одёргивает ладонь от дверной ручки, чувствуя, что раскалил её докрасна.

– Блять, – вырывается у него красноречивое, а затем парень ещё раз осматривает сверху вниз масштаб бедствия и понимает, что никакой это не косплей, а просто друг оказался вдруг. Лицо было тем же самым.

Кажется, под влиянием происходящих событий Саске и рад поверить в то, что его лучший друг вдруг предстал в необычном образе, но доходит это действительно не сразу, урывками. Он тянет Наруто (Нару… кто?) за руку в свою сторону, перед этим опасливо осматриваясь по сторонам, а затем аккуратно закрывает за ними дверь, на этот раз уже не касаясь ручки.

– Блять… – выдает он ещё раз, на выдохе, уже спокойнее, но приложив всё ещё пульсирующую ладонь ко рту. – Добе, с тобой тоже… это?

Он кивает на дверь, точнее, на полуостывшую дверную ручку, от которой всё ещё идёт пар.

– И как, надолго оно? – интонация меняется больше в сторону интереса, чем удивления. Саске делает два шага назад, щурится, смотрит изучающе, почти недоверчиво, а затем подходит почти вплотную, внимательно разглядывая стоящую перед ним особь женского пола сверху вниз.